Третье воскресенье после Пасхи посвящено не апостолам или известным святым, прославленным великими деяниями и подвигами, а самым обычным женщинам, чьи истории и служение укладываются всего в несколько Евангельских строк. Эти женщины неотступно следовали за любимым Учителем и выполняли обычную рутинную женскую работу, знакомую любой современной хозяйке: стирали, прибирали, готовили еду и покупали все необходимое. Среди них была Мария Магдалина, из которой вышли семь бесов, и Иоанна, жена Хузы, домоправителя Иродова, и Сусанна, и многие другие, которые служили Ему имением своим (Лк. 8, 2–3). Иоанна, жена домоправителя при дворе Ирода, служила любимому Учителю своим богатым имением, это она сохранила голову казненного по наущению Иродиады Иоанна Предтечи, схоронив ее на Елеонской горе. Мария Клеопова, родственница Христа, предположительно жена Клеопы, брата Иосифа Обручника. Сусанна, про которую известно только то, что она служила Христу имением своим, то есть была богатой женщиной, помогавшей апостолам деньгами. И Мария Магдалина, за свои труды прославленная как равноапостольная. Как известно из Евангелия, за ее пламенную веру ей первой явился Воскресший Господь.

Их служение Христу мало отличаюсь от того, что они делали дома, но Церковь прославляет их наравне с апостолами и чудотворцами. Причем не апостолам и аскетам была открыта самая великая тайна новой веры – Воскресение Христово, а этим простым женщинам, тихо выполнявшим свое негромкое безыскусное служение.

Мужчины забыли о смелости и долге и попросту разбежались

День Жен-Мироносиц – торжество женской жертвенной, нерассуждающей любви над прагматичным мужским разумом. К этому дню вели самые скорбные и страшные обстоятельства в жизни зарождающейся Церкви. Учитель был распят, апостолы разбежались, Тело Христа было сокрыто во гробе, заваленном огромным камнем, возле которого была выставлена вооруженная стража. Что сделали бы мужчины, окажись в подобной ситуации? Пошли бы за товарищами и вооружились до зубов, чтобы перебить стражу. И прихватили бы с собой инструменты, чтобы отвалить огромный камень от гроба. Но мужчин рядом не было – мужчины забыли о смелости и долге и попросту разбежались, а эти обычные слабые женщины просто знали: им надо пойти и помазать Тело любимого Учителя драгоценным миром. Остальное их мало интересовало. Они шли и рассуждали между собой: «Кто же нам отвалит камень от гроба?» И, не находя ответа, просто по-женски верили, что все как-то само собой разрешится.

Любой мужчина, окажись он в их компании, устал бы взывать к их разуму и сошел бы с ума. А они просто верили и шли. И когда пришли ко гробу, стража оказалась спящей, камень – отвален, а на гробе сидел... ангел, который сказал, чтобы они поспешили к апостолам и возвестили великую весть, что Учитель Воскрес. И эта самая главная новость нашей веры была куплена непоколебимой женской любовью, которая оказалась больше всей мужской логики и мудрости в мире! В этот день мир узнал, что истинная любовь не неразумна – она сверхразумна. Горящему любовью, нерассуждающему сердцу открылись Небеса и все тайны вселенной, и это сердце принадлежало простым женщинам.

В этот день мир узнал, что истинная любовь не неразумна – она сверхразумна

День Жен-Мироносиц открыл для нас высоту обыденного женского служения, которое мы, мужчины, порой даже не замечаем. Ведь домашние негромкие дела всякой женщины на земле приобрели в этот день невиданное великое и вселенское значение. В послании апостола Петра есть замечательные слова, где прямо говорится об этом:

Жены, повинуйтесь своим мужьям, чтобы те из них, которые не покоряются слову, житием жен своих без слова приобретаемы были, когда увидят ваше чистое, богобоязненное житие (1 Петр. 3, 1–2).

Наши бабушки, которые затемно встают, чтобы испечь любимым внукам пирожки, и готовы отдать для нас последнее, – мироносицы. Наши мамы, проводившие дни и ночи у нашей кровати, когда мы болели, радовавшиеся нашему малейшему успеху и молившиеся при неудаче – мироносицы. Наши устающие на работе жены, забывающие себя, спешащие домой, чтобы приготовить нам ужин и постирать носки – подвижницы. Их безграничная жертвенная любовь, терпение и смиренное ежедневное несение своего креста делает нашу суматошную, больную, исковерканную страстями жизнь светлее и лучше, и единственное, что мы можем – это быть любящими, заботливыми и бесконечно благодарными.

Геннадию Хазанову как-то задали в интервью непопулярный вопрос. «Вы не боитесь смерти?» – спросила артиста симпатичная журналистка. Хазанов улыбнулся и спокойно ответил, что бессмысленно бояться того, чего нельзя избежать. И добавил: «А вообще – это всегда проблема для того, кто остается».

Мы остались

Я – один из тех, кто остался. Остался один на один с горем, когда умер родной и любимый человек. Умер неожиданно, скоропостижно, внезапно. Я мог бы много и долго описывать свое горе, но, думаю, что каждый, кто терял близкого человека, знает всю палитру этих не передаваемых словами чувств… Поэтому расскажу о другом.

Я – самый обычный человек. С одной стороны, вроде и верящий в бессмертие души и жизнь вечную. С другой – в церковь заходящий от случая к случаю, не знающий наизусть ни одной молитвы, кроме «Отче наш», и привыкший считать, что зажженная перед иконой свеча – вполне достаточный вклад в собственную духовную жизнь.

Так было всегда, сколько себя помню. Ну, как минимум, последние лет сорок. Удобное «традиционное» объяснение своего равнодушия к вере всегда под рукой: мол, так нас воспитали – пионерами-комсомольцами, которым «Взвейтесь кострами синие ночи» с детства заменили «Верую во Единого Бога Отца»…

Утешая собственную совесть этим «убедительным» доводом, как-то забываешь, что со времен детства прошла уже целая жизнь. И, будучи взрослыми дяденькой или тетенькой, возлагать ответственность за собственное бездуховное существование на живших под прессом коммунистической идеологии родителей инфантильно и, как минимум, нечестно.

Но я отвлекся. Смерть давно стала чем-то привычным для нас, поколения обывателей и телезрителей. Убийства, теракты, катастрофы, уход кумиров исчезающей эпохи…

Главная наша беда – незнание того, что происходит с близкими после смерти

Все это воспринимается как очередная новость. И если что и способно пробить эту броню бесчувствия – так только смерть любимого и родного человека. Который был настолько неотъемлемой частью твоей жизни, что ты воспринимаешь его кончину как физическое страдание. Как будто тебе без наркоза руку отрезали. Или кусок сердца.

Боль отрезвляет и обостряет чувства. И где-то даже проясняет разум и духовное видение. Ты понимаешь, что человек умер. Но ты чувствуешь, что он продолжает существовать. Почти физически ощущаешь его присутствие в первые дни после смерти. И как никогда ясно понимаешь, что душа умершего продолжает жить какой-то своей невидимой жизнью.

Но только ты об этой жизни ничегошеньки не знаешь! Ничего, кроме каких-то случайных обрывочных сведений, где-то когда-то услышанных, прочитанных, пересказанных тебе такими же «знатоками», как ты.

И в этом главная проблема и беда того, кто остается. Подчеркну: главная беда – не в смерти родного человека, а в незнании того, что с ним происходит после смерти, и непонимании, как и чем ты можешь помочь.

Особенности национальных похорон

Ритуальные услуги нынче довольно развитая сфера коммерции, о чем свидетельствует просто нечеловеческий уровень конкуренции. Встречая и провожая медиков и полицейских, я уже знал, какая контора займется похоронами, и ждал представителя, который сказал по телефону буквально следующее: «Дверь никому не открывайте! Спрашивайте имя и фирму! К вам выехала Вера! Пароль – название нашей фирмы».

Всего через 10 минут я понял, почему услуга сопровождалась паролями и опознавательными знаками. Дело было поздним вечером, однако домофон в квартире не умолкал. Один за другим в дверь ломились «соболезнующие» представители траурных агентств. Как выяснилось, в госслужбах, официально констатирующих смерть и выдающих соответствующие справки, полно «информаторов», которые извещают ритуальщиков о появлении нового «клиента».

Дальше бюрократическая история продолжается. Собрав все бумаги, бежишь к участковому врачу в поликлинику за справкой о смерти. И тут тоже случаются неприятные проволочки. Мне, например, «повезло» с девушкой в регистратуре, которая никак не могла заполнить форму справки через программу в компьютере. Выдача минутной бумаги затянулась на пару часов…

Много еще было чего. И все это время я и другие родственники нервничали, говорили о пустом и сиюминутном с посторонними людьми, хлопотали, бегали, собирали деньги из всех заначек, обзванивали знакомых и друзей, впадали в отчаяние и делали еще много всего бессмысленного. В то время как осиротевшая душа металась где-то совсем рядом, прося о помощи и молитвенной поддержке.

Сорок дней после жизни

Смерть святой Феодоры и видения мытарств души (Лубок, XIX век)

Все это было хорошо.

Но это были только первые шаги в сторону истины и укрощения своего эгоизма. Ведь что такое горе от потери близкого? На 99% – эгоизм. Это мне плохо от того, что человека больше нет рядом. Это мне тяжело! Это я страдаю!

Да, потеря тяжела. Да, эту боль ничем не унять. Да, это переживание из тех, что не пожелаешь и врагу. Но есть одно «но», которое пересиливает все это. Истинная любовь бескорыстна. И имеет целью счастье и благополучие того, кого любишь. И если взять это за аксиому, то смерть близкого – не повод упиваться своим горем, убиваясь день и ночь.

Пустые слезы – путь в никуда, ничем не помогающий душе усопшего. А помогать нужно. И возможно!

Да, это горе. Но прежде всего надо задать себе вопрос: «А каково сейчас ему?» Пустые слезы – путь в никуда, разрушающий душу горюющего и ничем не помогающий душе усопшего. А помогать нужно. И возможно! И прежде всего в первые сорок дней после того, как душа покинула тело.

Не возьмусь подробно пересказывать христианское толкование того, что происходит с душой в первые сорок дней после смерти. Эту информацию легко найти в православном интернете. Суть в том, что душа проходит целую череду испытаний, поднимаясь с грешной земли к небесной обители. Православие называет их «мытарствами». И насколько тяжело или легко будет душе пройти эти испытания – зависит отчасти и от нас, от тех, «кто остается».

Верим мы или не верим, не так важно. Важно – любим ли. Ведь настоящая любовь не заканчивается со смертью. И если по-настоящему любишь своего близкого – будешь и молиться о нем, и милостыню раздавать, и добрые дела делать во имя его… А если себя любишь больше – будешь плакать, горевать и убиваться. А то и беспробудно пить горькую, что уж там.

Пить или не пить за упокой

Поминки – неотъемлемая часть похоронного ритуала. «Хотел я выпить за здоровье, а пить пришлось за упокой», – крутилась и у меня в голове эта строчка после похорон. Традиционно на поминальном столе практически всегда стоят блины с медом, кутья и вино с водкой. Кто что любит, как говорится. Кое-кто еще ставит стакан с водкой «для покойника», накрывая его куском черного хлеба. Как сказал один батюшка: правильно по сути, но неверно по форме.

Поминать нужно. Поминальная трапеза – это символическая раздача милостыни и питание голодных, которые мы посвящаем памяти усопшего. И которые, по идее, должны бы зачитаться в добрые дела, делаемые живыми в его пользу.

Душа усопшего так ждет от нас искренней молитвы и добрых дел в память о нем

А теперь ответьте сами себе на простой вопрос: можно ли считать добрым делом застолье, на котором пьют без меры, пьянеют, говорят много лишнего и не относящегося к причине, собравшей всех за столом? Как и чем это помогает душе, проходящей в это время через мытарства?!

«Какие же поминки без вина?» – удивленно ответила мне одна дама, когда я предложил убрать бутылки со стола. Увы, мы до сих пор невежественны в этом вопросе. Пишу «мы», потому что и сам такой. Как и у многих, мой ум – копилка глупых и бессмысленных суеверий. Ведь обязательно «надо накрыть богатый стол на поминки»! И чтобы вино с водкой были. Но только «пить, не чокаясь»! И есть можно «только ложками». И «зеркала надо завесить, пока покойник в доме»! И «гроб нельзя родственникам нести»! И много еще всяких бессмысленных суеверных «нельзя» и «надо», которые полностью заслоняют собой важность главного, чего ждет от нас душа усопшего, – искренней молитвы.

У Бога все живы   

Михаил Бурляш

Когда-то в юности я считал, что Церковь – для старушек. И когда узнавал, что такой-то и такой-то вдруг воцерковился и стал посещать храм Божий, соблюдать посты и молиться, делал простой и примитивный вывод: наверное, заболел или старость подкралась. Человек боится смерти и «на всякий случай» решил уверовать.

Нет, случалось, конечно, и мне заглядывать в храм. Бывало, свечки ставил перед экзаменами. Или когда удавалось выскользнуть невредимым из какой-нибудь передряги. И за упокой ставил, молился как мог. Но всё это было скорее данью традициям, без глубокого понимания сути.

Только сейчас начинаю осознавать свое невежество. Смерть родного человека открыла мне глаза.

Сегодня многие ходят в храм. А особенно много людей приходит на службу в дни поминовения усопших, в родительские субботы. Почему? Потому что чем больше близких тебе людей оказывается в мире ином, тем сильнее твоя душа тоскует по ним. И тем больше твое желание помочь, выхлопотать для них лучшую участь. Молитвой, постом, добрыми делами.

Нерукотворный памятник

«По плодам их узнаете их» (Мф. 7: 16), – сказал Христос о лжепророках. Однако это верно и в отношении любого из нас. Что толку быть хорошим на словах и при этом бесполезной эгоистичной пустышкой в делах? Как пел Константин Никольский: «Я добр, но добра не сделал никому». Увы, это о большинстве из нас.

Десять лет назад любимец миллионов, талантливый актер и человек, достойный уважения, потерял любимую жену. Можно представить, как было велико его горе. Что же он сделал? Он учредил благотворительный фонд, который вот уже десятый год помогает детям с опухолями головного мозга. И это лучшее, что он мог придумать в память ушедшей в мир иной любимой женщины. Придумать – и осуществить!

Не кусок мрамора, не гранитная плита, не дорогущий могильный крест. Благотворительность, добрые дела, бескорыстная помощь другим – вот памятник, который нужен душам наших родных. Константин Хабенский это понял. Поймем ли мы? Или в погоне за видимыми и по сути формальными проявлениями скорби и любви забудем о том, чего действительно ждут от нас души наших умерших близких?

Не мертвые – живые души.

Прошло уже девятнадцать лет с того дня, когда на Пасху 1993 года 18 апреля были убиты трое Оптинских братьев – иеромонах Василий, инок Трофим, инок Ферапонт. В 2005 году по благословению Святейшего Патриарха Алексия !! была возведена часовня над их могилами, и сотни тысяч паломников уже побывали здесь. 18 апреля к часовне и близко не подойти – множество народа с зажженными свечами стоят во дворе монастыря, ибо в Оптину пустынь в этот день приезжает сорок, пятьдесят автобусов. Но и в обычные дни люди из разных епархий автобусами едут сюда, чтобы отслужить панихиду у могил убиенных братьев, а, помолившись, попросить их о помощи. Многие, действительно, получают помощь. Сведения о чудотворениях по молитвам Оптинских мучеников сейчас собирают в монастыре, готовя материалы к канонизации. Но некоторые из особо настойчивых паломников приходят ко мне в гости, благо, что мой дом расположен у стен монастыря, и просят: «Запишите, пожалуйста». Вот некоторые рассказы моих гостей.

Паломница из Сочи Людмила Лучко и попросила записать следующее:

Прилетели мы в Пекин, оплатили операцию, а клинике сказали: «Ждите». И потянулись даже не дни, а месяцы ожидания. К сожалению, мы в такой спешке улетали в Китай, что я не взяла из дома ни одной иконы. У меня была с собой только книга «Пасха красная», читанная и перечитанная уже настолько, что иеромонах Василий, инок Ферапонт, инок Трофим стали для меня родными людьми, и я постоянно просила их о помощи. Чтобы не молиться перед пустой стеной, я поставила в иконный угол «Пасху красную» – не икона, конечно, но все же на обложке Ангелы и пресветлые лики мучеников, пострадавших за Господа нашего Иисуса Христа. И если кто-то осудит меня за такую «икону», то могу сказать одно – не дай Бог кому-то пережить такой духовный голод, какой мы пережили за шесть месяцев жизни в стране драконов. Сначала я даже не поверила, что в огромном Пекине и во всем Китае нет ни одной православной церкви. Говорят, они позже появились. А тогда, как рассказали мне, последнего китайского православного священника отца Григория Чжу похоронили на кладбище мирским чином, ибо власти запретили пригласить на отпевание православного иерея из России.

Раньше я даже не представляла себе, как тяжело бывает на душе, когда не ходишь в храм и месяцами не исповедуешься и не причащаешься. Дома рядом был батюшка. И, хотя моя сестра, к сожалению, была неверующей, но батюшка умел уговорить ее исповедаться, причаститься. А после причастия сестре становилось легче, и она уже хотя бы изредка, но добровольно читала молитвы. В Китае исчезли даже эти слабые ростки веры, а Великим постом сестра пошла в разнос. Особенно ее почему-то раздражало, что я обращаюсь за помощью к тричисленным Оптинским мученикам: «Да кто они такие? Нашла святых?!» Ну, и так далее.

Я терпела, понимая, что моя сестренка в отчаянии: смерть при дверях, а в клинике уже полгода лишь обещают: «Ждите». Живем мы между тем в убогой съемной комнатушке, денег почти не осталось – все уходит на медицинские услуги, и мы могли себе позволить питаться лишь самыми дешевыми овощами.

В Страстную Пятницу сестра устроила мне скандал, потому что я расплакалась на молитве при мысли, что впервые за мою взрослую жизнь я не буду в церкви на Пасхальном богослужении и не услышу, как крестный ход со свечами многоголосо запоет в ночи: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небеси, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити». Не славить мне на Пасху Христа в церкви! И я уже в голос взывала к отцу Василию, иноку Трофиму и иноку Ферапонту: «Вы же всегда так любили Пасху! Сделайте хоть что-нибудь. Я не могу без храма в Пасхальную ночь!» А сестра насмешливо комментировала: «Сейчас они тебе за одну ночь построят церковь. А как же?!» И говорила такие обидные слова, от которых еще больнее сжималось сердце.

Наплакалась я и повела сестру обедать в китайскую столовую. Посты я всегда держала строго, но тут по безденежью постилась и сестра, благо, что в Китае много дешевых и очень вкусных овощей. Вдруг подходит к нам одна женщина, сидевшая за соседним столиком:

– Вы русские?

– Да.

– Я смотрю, вы поститесь Великим постом. Вы православные?

– Конечно.

– А хотите попасть на Пасху в церковь?

– Как??

А женщина тут же вручила нам с сестрой два пригласительных билета, рассказав, что в наше Российское посольство приехал священник с антиминсом, и сейчас гараж посольства уже начали переоборудовать в походный храм.

– Всю ночь будем трудиться, и встретим Пасху в церкви, – сказала наша новая знакомая.

Господи, помилуй! Что за чудо было это Пасхальное богослужение в посольском гараже! Я бывала в знаменитых соборах, встречала Пасху в монастырях, но такого духовного подъема, как тогда в Китае, я еще не встречала. Люди плакали от радости, обнимая друг друга, а после службы никак не могли разойтись. Мы снова и снова пели: «Христос воскресе из мертвых» на многих языках мира – по-русски, по-китайски, по-английски, по-корейски, по-гречески, и еще на каких-то незнакомых мне языках. Христа в том гараже, казалось, славил весь мир. И было точное чувство – Христос посреди нас. Был, есть и будет! Помню, я взглянула на счастливое лицо сестры и увидела, что она тоже плачет от радости.

Сразу после Пасхи сестру прооперировали, и выздоровела она легко и быстро. А та Пасхальная ночь настолько перевернула ей душу, что сестренка с тех пор прилепилась к Церкви, и любит рассказывать знакомым о том, как по молитвам тричисленных Оптинских мучеников в Китае за одну ночь выстроили храм.

Рассказывает паломник из Москвы, водитель автобуса Игорь Шабуня:

– У моего маленького сына так сильно заболели уши, что ребенок кричал от боли, и температура поднялась под сорок. Вызвали мы «скорую». И врач, утешая мальчика, рассказывал ему по дороге, что сейчас его отвезут в самую хорошую больницу, а там есть такой замечательный профессор, который обязательно вылечит его.

Оставил я жену с ребенком в больнице и поехал на работу. Только приехал, как звонит жена и буквально рыдает в трубку. Оказывается, их выгоняют из больницы – мест, говорят, нет, больница не резиновая, и почему всех везут сюда? Более того, ребенка, нуждающегося в срочной медицинской помощи, не только не лечат, но еще и с важностью объясняют, что мы привезли сюда сына «незаконно», потому что сначала больного должен осмотреть участковый врач, выписать направление и так далее. Короче, жена плачет и просит: «Игорь, приезжай и забери нас отсюда. Нам в больнице поставили ультиматум, чтобы до шести вечера нашего духа здесь не было».

Пошел я, было, отпрашиваться с работы и вдруг вспомнил: сегодня наш участковый педиатр уже закончил прием, завтра принимает лишь во второй половине дня. И сколько же мучиться еще ребенку? А врач со «скорой помощи» предупредил нас, что такие обширные нагноения – это серьезная опасность, и надо немедленно принимать меры.

И тут я отчаянно взмолился, призывая на помощь убиенного Оптинского иеромонаха Василия. До монастыря он тоже был Игорь, и я ему особенно доверял. Словом, минут пять я даже не молился, а «вопиял», взывая к отцу Василию и объясняя ему, что моему ребенку нужна срочная медицинская помощь. Помню, я лишь повторял: «Срочно! Срочно! Срочно!»

Прошло минут двадцать, пока я договаривался на работе, чтобы меня подменили в рейсе. Вдруг опять звонит жена, а голос даже звенит от радости: « Представляешь, Игорь, нас поместили в отдельную палату. Пришел профессор и назначил такое хорошее лечение, что сыночек уже не стонет, а сладко спит. Не понимаю, что случилось – то нас гнали отсюда взашей, и вдруг принимают, как родных людей?» А случилось, я считаю, чудо.

Сын Игоря был тут же и играл с моей собакой. И, услышав разговоры про чудо, с простодушием ребенка сказал:

– А ничего особенного не случилось. Просто папа помолился, ещё кто-то помолился, и сразу стало всё хорошо.

А что? Нормально.

Рассказывает экскурсовод Оптиной пустыни и моя соседка Татьяна Козлова:

«Вера есть удел людей благодарных», – писал святитель Иоанн Златоуст. И на экскурсиях часто встречаешь людей, приехавших в Оптину пустынь, чтобы поклониться могилкам иеромонаха Василия, инока Трофима, инока Ферапонта и поблагодарить их за молитвенную помощь. Таких случаев множество, но запоминается лишь самое яркое. Например, одна бабушка в часовне у могил новомучеников и в присутствии всей группы рассказала вот что. Ее дочь с мужем уехала отдыхать и внука на время отпуска оставила бабушке. А любопытный внук отыскал где-то в доме бабушки бутылку с ядовитой химической смесью, выпил ее и сжег себе все внутренности. Когда внука на «скорой» доставили в реанимацию, то врачи сказали ей, что спасти ребенка, к сожалению, не удастся, хотя они и делают всё возможное. «Я сидела под дверьми реанимации, – рассказывала эта женщина, – молила о помощи отца Василия, инока Ферапонта, инока Трофима и почему-то знала: все будет хорошо».

И, действительно, к удивлению врачей, мальчик не просто выздоровел, но не осталось даже следов от таких страшных ожогов гортани и пищевода.

Вот другой случай. Паломников из Москвы часто привозит в монастырь экскурсовод

Дарья Спивякина. Конечно, на работе, бывает, устаешь, но с одной экскурсии Дарья вернулась буквально без сил. Оказывается, на этот раз с их группой приехала из Москвы пожилая паломница с костылем – еле-еле ходит. Ну, то, что больной человек ходит с трудом, – это как раз вызывало сострадание. Но ведь паломница буквально застревала у всех святынь, подолгу молилась здесь, а, нагнав, наконец, группу, просила экскурсовода повторить то, о чем она рассказывала в ее отсутствие. Более того, как подосадовала Дарья, автобус давно пора отправлять в Москву – шофер уже ругается, а хромая паломница с костылем пошла помолиться у могил новомучеников, и неизвестно, когда вернется.

Прошло некоторое время. Сижу я в нашем экскурсионном бюро одна. Вдруг входит пожилая женщина и начинает как-то демонстративно-радостно ходить мимо меня – туда-сюда, туда-сюда. Честно признаться, я опешила и даже подумала: все ли с ней в порядке? А чуть позже и уже с помощью Дарьи выяснилось – это была та самая хромая паломница, что приезжала в Оптину с костылем. А женщина рассказала, что после молитвы у могил Оптинских братьев в ноги вступила такая невыносимая боль, будто резали по живому. Еле-еле она добралась до дома и забылась от боли только во сне. А наутро она проснулась здоровой – ходит теперь легко и в костыле не нуждается. Между тем, она болела с восемнадцати лет.

Вот еще один, вероятно, незначительный случай, но протоиерей Александр Шаргунов почему-то очень обрадовался, когда я рассказала ему о нем. Дело было так. Перед Великим постом я дала себе зарок – не буду есть ничего вкусного, и даже фрукты не позволяла себе есть. А на третьей неделе Великого поста пришла рано утром помолиться у могил новомучеников, в часовне никого не было. И вдруг вижу – на могиле отца Василия лежит большое красное и такое сочное яблоко, что мне очень захотелось его съесть. Нет, думаю, я же зарок дала. А пока я молилась у могил инока Ферапонта и инока Трофима, яблоко исчезло.

Иду я на работу в наше экскурсионное бюро, и так яблочка хочется. А вокруг безлюдье – дорожки еще с вечера прочистили от снега, и за ночь их лишь слегка припорошило снежком. На снегу ни следочка, и лежит среди этого белоснежного покрова, еще не тронутого человеком, большое желто-зеленое яблоко. Очень вкусное! Когда я рассказала моему духовнику отцу Никите, что, не утерпев, съела яблоко, он даже засмеялся: «Да как же не съесть яблоко, если тебе его сам отец Василий послал?» А еще рассказ про яблоко очень порадовал протоиерея Александра Шаргунова, и он сказал «Вот-вот – это то самое!» А «то самое», как я поняла, означает вот что: да, на могилах убиенных братьев, как и положено, служат панихиды, но множатся известия, что они уже прославлены у Господа.

Рассказывает экскурсовод из Калуги Вера Дьяченко:

18 мая моему любимому племяннику Алеше исполнилось восемнадцать лет, а вскоре после дня рождения он исчез, оставив записку: «Меня не ищите. Потом позвоню сам». Алеша учился тогда на первом курсе сельхозинститута и жил у моей сестры и его тетки в Челябинске. Сначала сестра обзвонила друзей и знакомых Алеши в Челябинске, потом позвонила его маме в Алтайский край и мне в Калугу, но Алексей нигде не появлялся. Через три дня мы подали на розыск в милиции, понимая, что случилась беда. И, хотя в милиции нас уверяли, что для молодежи это нынче обыкновенное дело – мол, погуляют и возвращаются, мы твердо знали – Алеша никогда бы не позволил себе трепать нервы родным. Он даже словом не смел никого обидеть – такой это был светлый и чистый юноша, и мы в Алеше не чаяли души.

Потянулись дни и недели ожидания. Мы были в ужасе. Моя мама, бабушка Алеши, наложила на себя суровый пост и сказала: «Не буду ни есть, ни пить, пока Алеша не найдется». А я в ту пору часто бывала в Оптиной пустыни и буквально поливала слезами могилки отца Василия, инока Ферапонта, инока Трофима, умоляя их о помощи.

Алеша был мне, как сын, и я чувствовала сердцем – Алеша в опасности.

Он, действительно, умирал в те июньские дни. Много позже, когда Алеша вышел из больницы и мог уже разговаривать, он рассказал нам, почему уехал из дома. Оказывается, его отчислили из института, потому что после зимней сессии он долго болел и пропустил слишком много лекций. Алеша учился тогда на платном отделении института, и его замучила совесть – родители тянутся из последних сил и отказывают себе во многом, чтобы сын получил высшее образование, а он их так подвел. И тут ему попалось на глаза объявление в газете, что в Екатеринбурге приглашают на работу молодых людей и обещают высокие заработки. Вот и решил он ехать на заработки, а уже из Екатеринбурга позвонить родным.

В Екатеринбург наш Алеша приехал ночью и заночевал на автовокзале. В зале ожидания было жарко, и он снял с себя куртку и свитер, оставшись в одной футболке. А наутро обнаружил – украли все: куртку, свитер, сумку с документами, деньгами и со всеми вещами. Обратился мой племянник в милицию, а там объяснили, что без документов его нигде на работу не возьмут, а вот задержать, как бродягу, могут. Так что выход один – возвращаться домой. И поехал наш Алеша домой – в одной футболке, без копейки денег и пересаживаясь «зайцем» с электрички на электричку.

В мае у нас на Урале еще холодно, и даже снег местами лежит. И без теплых вещей Алексей простудился и заболел. К сожалению, он и дома болеет так, что при высокой температуре впадает в беспамятство и не может говорить. И его, безбилетного пассажира, милиционеры и контролеры принимали за наркомана – глаза мутные, больные, говорить не может и дрожит, как наркоман в ломке. Алеша потом даже не мог вспомнить, сколько раз его забирали в милицию или вышвыривали из электрички на снег. Смутно помнит – его били, и он стал бояться людей. Прятался ночами в пустых вагонах, а утром по шпалам шел домой. Две недели он ничего не ел – просить стеснялся, а своровать бы не смог. Добирался он в Челябинск уже «на автопилоте» и, теряя сознание, старался запомнить – в каком направлении идти к дому.

В эти страшные дни вся наша семья молилась за Алешу. В Челябинск прилетела мама Алеши, к сожалению, не крестившая сына в детстве, да и церкви в их местах в ту пору не было. И, когда я передала ей слова нашего старца схиархимандрита Илия: пусть сразу же окрестит Алешу, когда он вернется домой, то мама не только обещала все исполнить, но и сама теперь не выходила из церкви.

О дальнейшем мне рассказывала сестра. Вернулись они однажды домой из церкви и увидели в прихожей кроссовки Алеши. Парень он был аккуратный, и, возвращаясь домой, всегда снимал обувь. Обыскали всю квартиру – нет нигде Алеши. А он уже настолько боялся людей, что спрятался в шкафу и лежал там без сознания в позе эмбриона. Когда приехала «скорая», то врач, осмотрев уже холодеющего Алешу, сказал: «Еще бы три-четыре часа, и никто бы не вернул его с того света».

Алеша, действительно, вернулся к жизни почти с того света. И, когда его выписали из больницы, то поехали из клиники не домой, а сразу в церковь, где и крестили раба Божьего Алексея.

Алеша вернулся домой 9 июня – это день памяти праведного Иоанна Русского и день Ангела Оптинского инока-мученика Ферапонта. Я чувствовала участие убиенных Оптинских братьев в судьбе Алеши, и хотелось как-то запечатлеть этот день. К сожалению, у нас в Калуге тогда не было ни одной иконы праведного Иоанна Русского, и многие мало знали о нем. И тогда по благословению протоиерея Андрея Богомолова я стала собирать деньги на икону. Везу куда-нибудь экскурсию и по дороге в автобусе рассказываю об этом удивительном святом. А люди так охотно и с любовью жертвовали деньги, что вскоре в Покровском соборе Калуги уже висела икона праведного Иоанна Русского. Для меня эта икона не только дань любви к великому святому, но еще и памятка о том, как по молитвам Оптинских новомучеников был спасен мой племянник Алеша.

Рассказывает жена бизнесмена из Брянской области, попросившая не называть ее имя в печати:

Нина Павлова. Пасха красная

Вот и жили мы, как некогда христиане в катакомбах, молились тайком и скрывали свою веру от ока «хозяина». Я прятала свои иконки и молитвослов в шкафу под бельем, а духовную литературу не смела дома держать и хранила ее у православной подруги, работавшей на фабрике мужа.

Однажды муж собрался ехать в область по делам, предупредив меня, что вернется лишь завтра. А тут как раз звонит моя подруга и говорит, что ей дали почитать книгу «Пасха красная» о трех Оптинских братьях, убитых на Пасху. И так интересно про книгу рассказывает, что мне захотелось ее прочитать.

– Приходи, – прошу, – с книжкой ко мне. Вместе почитаем, а муж сегодня не вернется домой.

В общем, как говорил позже мой муж: кот из дома – мыши в пляс. Достала я из шкафа все свои иконки, помолились мы с подругой и только начали, было, читать «Пасху красную», как внезапно вернулся муж. Не знаю, по какой причине, но поездка сорвалась, и муж, что называется, поймал нас с поличным. Я, как человек тренированный, мигом спрятала иконы. А подруга заметалась с книжкой и не знает, куда ее девать. Наконец, положила книгу на холодильник и бегом в дверь. А муж схватил «Пасху красную» и кричит ей вслед:

– Так вот кто мою жену с толку сбивает?! Завтра же вылетишь за это с работы!

На меня он даже взглянуть побрезговал. Хлопнул дверью и ушел в кухню.

Всю ночь в кухне горел свет, а я не могла уснуть. Вспоминала, как верующая женщина, уволенная мужем, кричала мне, что я живу с «антихристом». И почему не подаю на развод? Правда, батюшка не благословлял разводиться и говорил, что неверующий муж верующей женой освящается. Да и что скрывать? Я любила мужа, а он очень любил меня и детей. Многие, наконец, уважали мужа, говоря, что вокруг разруха, а у него производство поставлено крепко. И все же в ту ночь я твердо решила – уйду от мужа, если он выгонит подругу с фабрики. А ей без работы никак нельзя – растит без мужа двоих детей, а еще содержит стариков-родителей.

Всю ночь я сочиняла в уме «ультиматум» и только на рассвете решилась войти в кухню. Смотрю, а мой муж уже дочитывает «Пасху красную» и заливается слезами.

– Поклонись, – говорит, – в ноги своей подруге за то, что принесла эту книгу в наш дом. Собирайся, прошу, поедем в монастырь к твоему батюшке. Я хочу креститься сегодня же.

Так состоялось обращение моего мужа. А сразу после крещения муж дал нам с подругой свою машину с водителем и отправил в Оптину пустынь – отвезти пожертвования в монастырь и поклониться с благодарностью могилам Оптинских новомучеников.